Люциус Малфой шел вдоль высокого длинного стеллажа с книгами, ведя пальцами правой руки по знакомым корешкам. Левой рукой он этого делать не мог, потому что в ней у него был зажат хрустящий тост с клубничным джемом. Этот изыск кулинарного искусства являл собой максимум, на который Люциусу удалось раскрутить Добби. Вообще домовик и за этот невинный тост наверняка получит по ушам – молодому хозяину нельзя перебивать аппетит перед обедом, и эльфу это отлично известно. Люциусу было плевать. Он  остановился, прислушался на секунду, две – тишина. Оглянулся назад – никого. Отрадная картина. Миссис Эдвардс в кои-то веки оставила его в покое, обнаружив один из любовных романов его матушки. Люциус искренне не понимал, как можно с таким увлечением читать эту чушь – он один раз попробовал и закрыл на третьей странице. Ему гораздо больше нравилось что-то вроде «Легенды о Мерлине» или «Драконолог Джордж».

Снова оглянувшись назад и никого не обнаружив, он поднялся на цыпочки, нащупал толстую книгу в слегка выцветшем от времени темно-синем переплете и потянул на себя. Книга сидела плотно, зажатая с двух сторон своими соседями, и Люциусу даже пришлось встать на нижнюю полку, чтобы дотянуться до нее чуть больше, чем кончиком среднего пальца. После третьей попытки она наконец поддалась и чуть не рухнула юному Малфою на голову, но в последний момент словно наткнулась на что-то, зависла на мгновение в воздухе и уже через секунду оказалась в цепких руках Люциуса. Мальчишка воровато оглянулся и спрятался со своей добычей за стеллажом, по-турецки устроившись на полу. Степень запрещенности книг в их библиотеке зависела от высоты полки, на которой они располагались. Точнее наоборот – высота зависела от запрещенности. Эта была где-то на грани – пару месяцев назад ему еще не удавалось до нее дотянуться, а просить родителей было бесполезно, они отчего-то считали, что «Молот ведьм» – не лучшая настольная книга для десятилетнего мальчика.

Люциус считал иначе. Он аккуратно, стараясь не шелестеть страницами, открыл книгу сразу на середине и уставился на жутковатую картинку с по-детски жадным интересом. Она была настолько гадкой, что было просто невозможно на нее не смотреть, ну например как дохлая птица, плавающая в пруду. Люциус, не отрывая от нее завороженного взгляда, откусил кусок от своего тоста, как вдруг…

– Хлебные крошки! Хлебные крошки!!!

Малфой, подпрыгнувший от испуга, выронил остатки тоста и попытался стряхнуть крошки с вопящей книги, но…

– Пальцы в джеме! ПАЛЬЦЫ В ДЖЕМЕ!! А-А-А-А-А-А-А-А!..

– Вот дура! – шепотом выругался Люциус и поспешно захлопнул книгу, но было уже поздно.

– Чем это вы тут занимаетесь, юноша? – суровый взор миссис Эдвардс пригвоздил его к полу и заставил виновато заерзать. Он ни за что бы в этом не признался, но он слегка побаивался свою гувернантку.

– Латынь учу, – сдавленно и совершенно бессмысленно соврал он, но «Молот ведьм» уже перекочевал в руки миссис Эдвардс, и, судя по ее поджатым губам, она была от него не в восторге.

– Я вынуждена буду рассказать об этом вашему отцу, мистер Малфой. Идите-ка почитайте что-то более подходящее вашему возрасту. Вы, по-моему, сегодня так и не открывали «Развитие магических дисциплин в XIX веке».

Люциусу захотелось застонать. Миссис Эдвардс со своим слишком развитым чувством ответственности в последнее время как с цепи сорвалась. Она очень редко оставалась в доме за главную, она была учителем, а не нянькой, но сейчас миссис Малфой отсутствовала, и она с готовностью взяла на себя эту нелегкую миссию. Нет, на самом деле Люциус не был таким уж трудным ребенком – воспитанный, любознательный мальчик, исключительно вежливый с ней и с родителями, разве что на домовиков иногда срывается, но что в этом преступного. И все же ее не отпускало ощущение, что за этим мальчишкой нужен глаз да глаз. Она была профессионалом, и ей было прекрасно известно, что именно такие хорошие мальчики порой выкидывают что-то невообразимое. Никто от них такого не ждет – потому это и происходит.

Люциус уселся в кресло, открыл «Развитие дисциплин», вгонявшее его в сон после пары минут чтения, и украдкой посмотрел на миссис Эдвардс. Та уткнулась в матушкин любовный роман, как он и предполагал. Сама матушка была в отъезде – отправилась навестить своих французских кузин, и Люциус не поехал с ней только потому, что накануне очень удачно подхватил простуду. Не то чтобы он не любил своих тетушек, но просто они и десяти минут не могли провести без того, чтобы не взъерошить его волосы («Какой светленький, о, charmant, charmant!») и не потрепать его за щеки. А ему уже, между прочим, десять лет, и вообще. Одним словом, он остался дома, потому что полетал на метле под дождем. Плохо было то, что метлу у него конфисковали, причем сделал это не отец, как бывало обычно, а мама. «Ты хочешь заболеть еще сильнее? Нет, нет, мой милый, давай хоть пару недель без метлы, хорошо?». Люциус был уверен, что отговорит ее – выпросить что-то у нее было проще простого, но как-то не успел, потому что действительно болел и лежал в постели. А когда через пару дней поправился, обнаружил, что мама сдержала слово. Он прекрасно знал, куда она положила его любимую метлу – она была в ее комнате, в гардеробной, которая, в отличие от большинства дверей в Малфой-мэноре, запиралась не чарами, а на замок. И Люциусу, истомившемуся по полетам вдвойне сильнее от того, что они были под запретом, очень хотелось этот замок открыть.

Не далее как вчера он, с трудом сбежав от ястребиного взгляда миссис Эдвардс, обыскал мамину комнату в надежде обнаружить ключ. Он отлично знал, как тот выглядит – средних размеров, серебряный, с искусной вязью латинских букв на кольце, которые складывались в девиз их семьи. А еще он знал, что мама точно не забрала его с собой – ключ начинал вопить, когда его уносили за пределы имения. Люциус перерыл все доступные ему ящики, но ключа не нашел. Зато нашел кое-что другое, благодаря чему у него возник дерзкий план, который он собирался провернуть сегодня.

Откровенно говоря, было страшновато. Зелье сна без сновидений, которое он взял в материнской комнате, лежало в кармане. Нужно было только добавить его в чай, который постоянно пила миссис Эдвардс, дождаться, когда она уснет, и… Дальше начиналась самая опасная часть, от мысли о которой у Люциуса возникала странная прохладная пустота где-то в животе. Нужно было пробраться в кабинет отца, открыть тайник, о котором Люциус тоже разнюхал наказуемым путем (попросту подсмотрел) и достать оттуда ключ. Младший Малфой почему-то был абсолютно уверен, что он именно там. Ну а дальше – дело техники: открыть гардеробную, забрать метлу, спрятать ее у себя и вернуть ключ на место. Никто ничего и не узнает: отец вечно на работе, а миссис Эдвардс о запрете неизвестно (Люциус сделал такой вывод после того, как она вчера сказала: «Отличная погода для полета на метле»).

– Миссис Эдвардс… Здесь в книге непонятно, когда в школах начали преподавать Прорицание. Как думаете, где я могу об этом почитать?

– Ммм?.. – гувернантка с трудом оторвалась от своей книги и, кажется, не сразу поняла вопрос. – Думаю, в «Истории магических школ» об этом должно быть.

– Я не помню, где она. Не могли бы вы..?

– Конечно, мой дорогой. Акцио, «История магических школ».

Книга, вопреки ожиданиям миссис Эдвардс, не появилась, зато из глубины библиотеки донеслось негромкое настойчивое постукивание.

– Да что же это?..

Когда она вернулась с объемистой «Историей», Люциус все так же сидел в кресле с книгой в руках и смотрел на нее с вежливым интересом. В его кармане покоился пустой пузырек от сонного зелья.

– Мистер Малфой, вы не знаете, кому могло понадобиться снимать книгу со своего места и прятать в шкаф?

– Понятия не имею, – ответил Люциус, изумленно хлопая честными глазами, – Добби, наверное. Он всегда все путает.

***

Десятью минутами позже Люциус уже бежал по лестнице вверх. Отец должен был вернуться через полчаса – как-то не очень хорошо он рассчитал со временем, но ничего, если поторопится, он все успеет. Перед дверью кабинета он помедлил пару секунд – было не по себе от мысли, что он сейчас зайдет в эту святая святых без разрешения отца, да еще и с такой неблаговидной целью – воровство… Не воровство, – твердо сказал себе Малфой. – Я же верну. Он ничего и не узнает. И толкнул тяжелую дверь.

Находиться внутри одному было странно. Он ощутил некую робость при виде этих часов на стене, размеренно отстукивающих драгоценные минуты, этого массивного стола, этого кресла с высокой спинкой. Кресло показалось Люциусу самым укоризненным, потому что было непривычно пустым, и он поспешно отвел от него глаза. На какую-то секунду ему даже захотелось бросить эту затею, спуститься вниз и растолкать миссис Эдвардс, но он одернул себя – раз уж взялся, надо доигрывать до конца. Тем более что самое сложное уже сделано.

Люциус подошел к стене и провел чуть вспотевшими ладонями по бархатистой поверхности. Он видел, как отец это делает, но не был уверен, что точно запомнил место. Попробовал нажать – ничего не произошло. Переместился немного вправо, потом левее, потом повыше – опять ничего. Люциус закусил губу и отступил на шаг. Может, он видел не то, что видел? Может, тайник был не так прост и нужно было произнести какое-то заклинание? Но оба раза, когда он смотрел, как отец открывает его, у того не было в руках волшебной палочки… Люциус снова подступил к стене, погладил ее кончиками пальцев, словно примериваясь, и опять надавил на то место, с которого начал, только на этот раз сильнее – уперевшись ладонями в стену.  И вдруг его руки на мгновение будто провалились внутрь. Он поспешно их отдернул, сердце пропустило удар, и он, задержав дыхание от волнения, пронаблюдал, как часть стены медленно отъезжает в сторону, открывая скрытую за собой нишу. Ниша оказалась средних размеров и была разделена на два отсека: в первом стояла едва початая бутылка с янтарной жидкостью и два стакана – до этого Люциусу не было никакого дела. Второй представлял собой сейф, и это была единственная часть плана, которую Малфой не продумал заранее, решив, что разберется по ходу. Он видел, как отец крутил круглый металлический диск посередине, и был уверен, что особых сложностей не возникнет. Но теперь, глядя на него, он понял, что ошибался. Люциус провел пальцами по диску, разглядывая цепочку цифр по кругу. Цифры да вертикальная черточка сверху – больше ничего и не было. Чем-то похоже на часы. Почесав белобрысую голову, Малфой покрутил диск и замер, услышав легкий щелчок. Черточка указывала на четверку. Подергал – закрыто. Ну что ж, какой-то прогресс уже налицо, просто, видимо, цифр должно быть больше. Внезапно Люциус вспомнил, что в дате его рождения целых три четверки, и... Не то, чтобы он был сильно уверен в своей гипотезе, но попробовать стоило. Четыре, еще четыре, один, девять, пять, снова четыре... У Люциуса холодели кончики пальцев после каждого щелчка, который он слышал, и когда металлическая дверца наконец поддалась, он второй раз за минуту забыл, как дышать.

Внутри было много бумаг. Ключа не было. Но Малфой о нем даже не вспомнил – его расширенные от удивления глаза были прикованы к предмету, который казался здесь совершенно инородным. На стопке бумаг покоился искусно выполненный серебряный дракон – длинный, с мелкой россыпью камней вдоль хвоста и переливающимися, словно живыми глазами-рубинами. С минуту Люциус смотрел на него, как зачарованный. Он очень любил красивые вещи, особенно если они были дорогими, а эта вещь определенно была очень дорогой и красивой.  Он протянул руку вопреки слабо возмущающемуся голосу разума – знал, что нельзя, но очень уж манили эти переливающиеся красным глаза. Достал фигурку осторожно, с трепетом, провел рукой по длинному хвосту, затем устроил дракончика у себя на ладони, чтобы лучше рассмотреть, и вдруг… Тот поднял голову и посмотрел на него. Люциус ойкнул – скорее от удивления, чем от испуга, чуть отстранился и хотел уже снять дракона, но тот был иного мнения. Сделав странное движение – как будто хотел встряхнуться после сна, он заработал короткими лапками и пополз по руке Люциуса.

– Ты куда?? – возмутился Малфой, протянул к нему руку и тут же отдернул – дракон совершенно бесцеремонно цапнул его за палец. Это уже не шло ни в какие ворота – даже самым красивым вещам не положено было кусать Люциуса. Дракон тем временем обогнул его предплечье, сжал зубами кончик собственного хвоста и как будто замер.

Люциусу это совсем не понравилось. Он вцепился в дракона левой рукой, попытался стянуть, но тот сидел как влитой. И более того – больше не подавал никаких признаков жизни.

– Да чтооооб тебя… – простонал Малфой, с возрастающей паникой посмотрев на часы. Ему нужно было снять это до прихода отца, или… он понятия не имел, как это объяснять.

Внезапно за спиной раздался легкий скрип, и Люциус подпрыгнул, уверенный, что его поймали с поличным. Но это был всего лишь Добби, пялящийся на него с порога своими огромными глазищами.

– Молодому хозяину нельзя сюда заходить, – пропищал он страдальчески, с ужасом глядя на открытый тайник. Только этого Люциусу не хватало.

– Не смей никому говорить, что видел меня здесь! А если скажешь – прищемишь себе пальцы дверью, самой тяжелой – той, которая в подвале. Понял?

Добби со страхом посмотрел на свои пальцы. Наказания ему все равно не избежать – не от одного хозяина, так от другого, но Люциус все же надеялся, что на какое-то время домовика это заткнет. Оставаться в кабинете дольше было опасно – отец мог прийти в любую минуту, поэтому он, лихорадочно соображая, закрыл нишу-тайник и выскочил наружу. Положение было незавидное. Оставалась крохотная надежда, что он все же справится со своим новым украшением до прихода отца, и если тот каким-то чудом не полезет сегодня в свой тайник, Люциус вернет туда дракона завтра. Нужно было только найти способ его снять…

Подвал, – решил Малфой. Там было много всякого хлама, наверняка найдется что-нибудь подходящее, чтобы подцепить этого прилипалу. Или, может, ударить его посильнее, чтобы он проснулся?.. Люциус надеялся, что подвал даст ему еще одно преимущество – его обнаружат там не сразу, а значит, у него будет чуть больше времени.

[AVA]http://funkyimg.com/i/2wW9R.jpg[/AVA]

Отредактировано Lucius Malfoy (2017-09-01 17:14:30)

Подвал Малфой-мэнора был огромным. Или казался таким. Когда тебе десять лет, многие вещи кажутся больше, чем они есть на самом деле. Люциус, относившийся к этому месту с оттенком священного трепета, очень любил здесь бывать. Это был не просто подвал – это было подземелье, почти не изменившееся за многие столетия существования дома. Иногда Люциусу казалось, что он слышит тихий шепот, перелетающий по углам, и  воображал, что это узники, томящиеся в своих камерах. А порой представлял, что он сам узник, и от этого мурашки бежали по коже, но было слишком интересно, чтобы перестать играть. Давным-давно, когда ему было шесть, он наткнулся здесь на настоящего боггарта, о которых до этого читал только в страшных сказках, и тогда впервые проявилась его стихийная детская магия: сундук, из которого на него пялил свои пустые бесцветные глаза уродливый домовой эльф, загорелся ярким пламенем. Люциус тогда так напугался, что неделю спал в отцовской комнате. Но даже это не отвратило его от подземелья. Дом был норовистым скакуном, который не всегда желал подчиняться,  но Люциус не собирался уступать. Это место, пахнущее сыростью и секретами, принадлежало ему со всеми своими скрипами и шорохами, со всеми страшными историями и шепотом узников по углам. И пусть секретов с каждым годом становилось все меньше, Люциус был уверен, что они никогда не иссякнут совсем. Потому что сам так хотел.

Впрочем, сегодня ему было не до секретов и не до игр. Он выскочил из кабинета отца так поспешно, что, кажется, даже забыл закрыть за собой дверь, преодолел длинный коридор на запредельной скорости и для экономии времени проигнорировал лестницу, съехав на первый этаж по перилам. Он понятия не имел, сколько именно драгоценных минут в его распоряжении, но знал, что очень мало. Неодобрительный рокот прошелестел вдоль череды портретов, когда Люциус пронесся мимо них, но он даже не услышал. Он вихрем слетел по крутой лестнице, ведущей в подвал, и только чудом успел затормозить перед тяжелой дверью. Люциус не совсем понимал, что именно он хочет найти в подвале, но был уверен, что если есть способ снять с руки этого дракона, то он таится где-то там, в полумраке подземелья.

Как бы ни спешил Малфой, дверь он открыл медленно, и не потому что она поддавалась с трудом, а потому что к этому месту следовало проявлять уважение. Ведь оно, помимо прочего, было еще и сокровищницей – хранилищем воспоминаний, связывавшим Люциуса со многими поколениями его предков, которые давно канули в прошлое.

Он замер на мгновение в проходе и огляделся, слыша лишь гулкое биение своего сердца. Внезапно на противоположной стене, словно приветствуя его, вспыхнул факел, осветив широкое помещение тусклым подрагивающим светом. Люциус, ждавший именно этого, тут же шагнул внутрь. Он находился в большой комнате, двери по стенам которой вели в другие помещения. Некоторые были без замков, с маленькими решетчатыми окошками – Люциус называл их темницами и бывал там только с отцом, потому что открывались они с помощью заклинаний. В другие можно было войти совершенно свободно. Например, в котельную, которая находилась справа, но она его сегодня совершенно не интересовала. Сейчас, как и обычно, он пришел сюда ради другой комнаты. Глупые эльфы называли ее просто «кладовой», а мама, любившая поэзию, как-то назвала ее «комнатой забытых вещей», и Люциус считал, что это подходит ей куда больше. 

Мальчик быстро пересек пустой «холл» и шагнул в темный проем. Факел за его спиной погас быстро, как свеча, брошенная в реку, зато тут же загорелся другой, осветив то, что могло бы вызвать восторг у любого ребенка. Сундуки, украшенные искусной резьбой, ящики с тяжелыми замками, шкафы, внутри которых что-то постукивало и гудело, как будто где-то далеко-далеко за их дверцами катил поезд. К своим десяти годам Люциус обследовал здесь все, до чего смог дотянуться. Здесь не было по-настоящему опасных вещей, а если и были, то хранились под замками, которые младший Малфой открыть не мог.

Прикрыв за собой дверь, Люциус посмотрел на дракончика, который теперь не казался ему таким уж красивым. Тот угрожающе поблескивал серебряными боками, сжимая, как и раньше, кончик хвоста в зубах, и никакого желания отцепиться в нем не просматривалось. А время, между тем, летело – кто знает, может, отец уже идет по гравийной дорожке к дому. Пора было приниматься за дело.

Люциус опустился на колени и распахнул ближайший сундук. Вещи, лежавшие здесь, были не старыми и в обычное время интересовали его мало – это были волшебные игрушки, когда-то купленные ему и заброшенные спустя пару дней. Он запустил руку внутрь, бесцеремонно перерывая все это добро, и наконец выудил из общей кучи то, что искал – изящную флейту из драконьей кости. Он выпросил ее у матери, когда они были в Италии, и какое-то время даже честно пытался на ней играть, но бросил, как только вернулся домой. Сейчас его выбор пал именно на нее, потому что, как ему казалось, она была достаточно тонкой, чтобы ее можно было просунуть между рукой и драконом. Впрочем, спустя пару попыток он понял, что заблуждался: браслет сидел, как влитой, и настойчивые манипуляции Люциуса его волновали мало.

Нужно что-то потоньше, – решил Малфой, отложил флейту и распахнул второй сундук. Его содержимое было не в пример интереснее, но рассматривать было некогда, тем более что нужная ему вещь лежала на самом верху. Это был короткий кинжал: рукоятка его была украшена россыпью камней, а лезвие надежно защищал кожаный чехол, снять который Люциус пытался уже очень давно, да все безуспешно. Но не далее как на прошлой неделе ему наконец повезло. Оказалось, все было гораздо проще, чем он думал: нужно было всего лишь вежливо попросить кинжал на латыни. Спешно проделав это сейчас, Люциус аккуратно снял плотный чехол и удобнее устроился на прохладном полу. Здесь действовать нужно было аккуратнее: кинжал, в отличие от флейты, было опасным, а калечиться в планы Люциуса совершенно не входило – объясняй потом это отцу.

Сосредоточенно прикусив губу, он поднес правую руку ближе к лицу и осторожно попытался подсунуть тонкое лезвие под серебряное брюшко дракона. И внезапно у него получилось. Медленно, миллиметр за миллиметром, он проталкивал лезвие под браслет, еще чуть-чуть, уже почти середина, можно, наверное, попробовать нажать на рукоятку, чтобы отлепить дракона от руки… Как вдруг…

– Ай! – кинжал выскользнул из пальцев и с громким металлическим звоном ударился о каменный пол. Люциус, чуть чаще дыша, поднес руку к глазам. Сейчас все было в порядке, но на какое-то мгновение, когда ему уже начало казаться, что дракон вот-вот отпустит его, серебро раскалилось – на доли секунды, как вспышка молнии. Люциус  уже не чувствовал боли – мелькнула и прошла, но почему-то он был уверен, что под оплетающим руку браслетом кожа покраснела, как от ожога.

– Да слезь ты, – простонал Люциус, чуть не плача, но дракон остался глух к мольбам. Малфой уже начал оглядываться в поисках предмета потяжелее – ударить по этой глупой ящерице (не с целью снять, а просто чтобы знала), но глухой удар, раздавшийся в отдалении, заставил его замереть на месте. Этот звук, вне сомнения, произвела захлопнувшаяся входная дверь. Отец вернулся с работы.

Несколько секунд Люциус с замирающим сердцем прислушивался к тому, что происходило наверху, но там была тишина. Пока. Оставалось надеяться, что отец не пойдет прямым ходом в библиотеку и не начнет допрашивать домовых эльфов. Может быть, даже решит принять душ сначала. Но и при таком раскладе времени было катастрофически мало, надо было действовать.

Люциус, не рискнув больше прибегать к помощи кинжала, заметался по комнате, открывая один сундук за другим. У него не было идей, но он надеялся, что увидит что-то такое, что натолкнет его на мысль. И за деревянными дверцами одного из шкафов он наконец наткнулся на то, что нужно. Внутри почти ничего не было: несколько древних шкатулок, альбом со старыми колдографиями и большая банка с выцветшей этикеткой, на которой Люциус все же смог разобрать: «Масло для розжига вечного огня. 1893». Ну конечно! Как он сразу об этом не подумал, ведь это самое простое!

Люциус, воспрянув духом, сгреб пыльную банку с полки. Крышка поддалась на удивление легко, и из узкого горлышка в нос ударил резкий терпкий запах, заставив мальчика поморщиться. Впрочем, сейчас было не до изысков. Он наклонил банку, с трудом удерживая ее одной рукой, и щедро полил густым жирным маслом правое предплечье. Тёмная жижа, распространяя неприятный аромат, заструилась по коже. На полу тут же образовалась расползающаяся лужица, на брюки, кажется, тоже попало, но это было дело десятое. Сейчас главное было снять браслет.

Люциус вцепился в дракона пальцами левой руки, которые тут же стали скользкими от масла, и потянул вниз, к запястью, со всей силой, на которую был способен.

– Ну даваааааай… – ему казалось, что дракон упирается изо всех сил, но поддается – ему трудно держаться на скользкой коже. Было пока не заметно, но Люциус знал, что браслет немного сдвинулся – знал, потому что тот опять начал нагреваться: не резко, как в прошлый раз, а постепенно, как вода в чайнике. Ему было плевать – он собирался снять с себя эту штуку, даже если она его обожжет.

Он потянул еще сильнее, так, что кончики пальцев побелели от напряжения, и прикусил губу, потому что теперь от металла уже не просто распространялось тепло – теперь он был горячим. Еще чуть-чуть, ну, еще чуть-чуть… – билось в голове, он был уверен, что дракон поддается, и вот когда браслет уже начал жечь почти нестерпимо, он услышал шаги на лестнице.

Сердце ухнуло вниз и жалобно затрепыхалось где-то в животе. Люциус отдернул левую руку от дракона, вскочил на ноги и лихорадочно осмотрелся. Кинжал, сиротливо поблескивающий на полу, он отправил носком ботинка за ближайший сундук, постарался вытереть руки о штаны, но это не сильно спасло ситуацию – жирное масло как будто впиталось в его кожу. Скользнул обреченным взглядом по дракону, который нахально смотрел на него рубиновыми глазами, и чуть не застонал от внезапно пришедшего в голову озарения. Мантия же… Сейчас он не представлял, как мог не подумать об этом сразу: отправить домовика за мантией с длинными рукавами – вот что ему надо было сделать в первую очередь. Теперь, конечно же, было поздно.

Шаги раздавались уже в соседней комнате, и в ту секунду, когда отец появился в дверном проеме, Люциус  как раз нырнул за один из ящиков, чтобы поднять флейту, которая туда закатилась.

– Паааа, привет, – он выпрямился, сжимая свою добычу в левой руке (правую он прятал за спиной), и улыбнулся отцу самой искренней из своих улыбок, – Я не слышал, как ты пришел.

Врал младший Малфой всегда гладко, наивно хлопая при этом своими пушистыми белесыми ресницами. Спокойный дружелюбный голос отца позволял ему надеяться, что в библиотеке тот пока не был и вообще не собирался уличать сына в каких бы то ни было преступлениях. Это дарило надежду.

– А я тут искал кое-что. Вот как раз нашел, – он продемонстрировал отцу флейту, упорно делая вид, что не замечает протянутую к нему руку. – Сейчас отнесу в комнату и сразу спущусь, хорошо?.. – говоря это, он бочком протискивался мимо отца, очень надеясь, что тот не обратит внимания на гаденький запах масла для розжига. Еще пара шагов, и он будет на свободе, а там – бежать, бежать, не оборачиваясь, в свою комнату, к шкафу с одеждой, которая спасет его от внимательного отцовского взгляда…

[AVA]http://funkyimg.com/i/2wW9R.jpg[/AVA]

Отредактировано Lucius Malfoy (2017-09-01 17:15:10)

[AVA]http://funkyimg.com/i/2wW9R.jpg[/AVA]

Люциус не мог припомнить, когда в последний раз его положение было настолько печальным. Может, когда он не узнал свою прапрабабку на одной из колдографий и спросил: «А это что за горгулья?». Или когда нечаянно опрокинул графин с виски, которым отец собирался угощать пришедшего в гости министра, и подменил его чаем. Хотя нет, нет, эти случаи не шли ни в какое сравнение, сейчас дело было посерьезнее. Просто забраться в отцовский кабинет было, пожалуй, не таким уж страшным проступком, он делал это и раньше. Но вот залезть в тайник, о котором он вообще не должен был знать, взять оттуда явно дорогую вещь, предназначенную, возможно, для подарка какой-нибудь видной особе, да еще и изгадить ее вонючим маслом... Да, это тянуло на личный рекорд. И это еще отец не знает, что он опоил свою гувернантку зельем, которое, кстати, тоже не самым честным путем получил. Если все это вскроется, он, наверное, до самого Рождества будет перечитывать «Развитие магических дисциплин в XIX веке». А после Рождества перейдет к «Развитию дисциплин в XX веке» - он видел, она его дожидается. От этих страшных мыслей у Люциуса даже слегка помутилось в глазах, и он бросил короткий, полный тоски взгляд на темный прямоугольник дверного проема. До спасительного выхода было не больше двух шагов, но сделать их сейчас, когда отцовская рука сжимала его запястье, не представлялось возможным.

- Пап, я… - начал было он и тут же замолчал, понятия не имея, как продолжить. «Надо придумать что-нибудь, придумать что-нибудь, ну хоть что-нибудь, вот прямо сейчас, скорее, скорее!..» - суетил тоненький панический голосок в голове, но из-за него думать было только сложнее. Как и из-за укоризненного взгляда отца, который, казалось, просвечивал насквозь. Почему-то очень захотелось выкрикнуть: «Это все Добби!», но не скажет же он, что ушлый домовик притащил этот браслет, насильно надел на него, а потом еще и облил маслом. Добби, конечно, частенько ведет себя так, как будто битье головой о стену не прошло даром, но это было бы слишком даже для него.

Молчание затягивалось, и Люциус к ужасу своему понимал, что единственный для него вариант сейчас – подчиниться. Было бы намного, намного проще, если бы перед ним был не отец, а мама. Обвести ее вокруг пальца не стоило ничего, она поверила бы любой лжи, ну потому что как не поверить такому ангелу. С отцом такое не пройдет. Можно было еще попытаться надавить на жалость. Ну там слезу пустить, пошмыгать носом, рассказать дрожащим голосом про то, как он скучает по маме, а папа постоянно на работе, и вообще…  Да, получилось бы неплохое представление, но опять же для матери, отец такого не оценит – он проверял.

Злосчастный дракон на руке, словно чувствуя смятение своего нового владельца, снова начал потихоньку нагреваться какими-то короткими, пульсирующими волнами, и от этого кожа под ним нестерпимо зачесалась. Люциус, совершенно не думая о том, что может испачкать белую рубашку, потер о нее спрятанную за спиной руку, снова посмотрел в суровые глаза отца и обреченно вздохнул. Тут хоть минуту думай, хоть час, а выкрутиться не получится. К тому же нет у него ни часа, ни даже минуты.

- Только не ругайся, хорошо?.. – еще одно оружие в его арсенале: раскаяние. На маму действует безотказно, на миссис Эдвардс – почти безотказно, с отцом, как всегда, пятьдесят на пятьдесят. Виноватый вид юному Малфою удавался блестяще. Ему даже особых стараний не нужно было прикладывать, это был, должно быть, врожденный талант, которым он беззастенчиво пользовался. Люциус опустил взгляд в пол, часто хлопая длинными светлыми ресницами, шмыгнул носом (можно было бы еще вытереть его тыльной стороной ладони, но обе руки были заняты), никаких слез, но серые глаза, блестящие в дрожащем свете факела, чуть заметно увлажнились. Он выдержал еще пару секунд, снова тяжко вздохнул, собираясь с силами, и наконец медленно, со страхом представил доказательство своего преступления под строгие очи отца. Дракон на руке выглядел спокойным и безобидным, даже симпатичным с этими своими серебряными бочками и цепочкой мелких прозрачных камушков вдоль спины. И как он умудрился попасть в такую переделку из-за этой безделушки?

- Я не хотел… - добавил он все тем же тихим расстроенным голосом, не решаясь посмотреть отцу в глаза. Рука под браслетом снова начала противно зудеть, как от укуса комара, и Люциус с трудом удержался, чтобы не почесать ее. Ему только сейчас пришло в голову, что дурацкое масло могло испортить дорогое украшение – может, потому оно и жжется. И если так, никакой виноватый вид ему не поможет.

Отредактировано Lucius Malfoy (2017-09-10 13:40:50)

[AVA]http://funkyimg.com/i/2wW9R.jpg[/AVA]

Весь путь до кабинета, который Люциус проделал на руках отца, он не дергался, молчал и осознавал всю прискорбность своего бытия. Надежда, которая вспыхнула было в его глазах в то мгновение, когда он понял, что отец не идентифицировал в браслете вещицу из своего тайника, исчезла так же быстро, как и появилась. Если в этом и таилась какая-то лазейка для него, он ее не нашел. А уж когда понял, куда они направляются, и вовсе забросил поиски. Как котенок, которого поймали за шкирку, он решил не тратить силы на лишние телодвижения и покорился судьбе. В конце концов, а что он мог сделать? Единственную идею попросту сбежать он отмел сразу: во-первых, это было абсолютно бесполезно (отец хоть и отходчивый, но не настолько), а во-вторых, попробуй сбеги в доме, где за каждым твоим шагом наблюдают не только вездесущие домовики, но еще и все Малфои, скучающие в своих золоченых рамах. Да, нелегка жизнь ребенка в богатой чистокровной семье.

Сидеть прямо на столе в отцовском кабинете было здорово и даже как-то по-бунтарски, и Люциус бы от души насладился этим, если бы не обстоятельства. Он с тоскливым видом пронаблюдал, как отец борется с сейфом, стыдливо заерзал, вспомнив, как делал то же самое минут тридцать назад, и поспешно, как по команде опустил глаза, когда весь масштаб его злодеяний наконец раскрылся.

Вообще он привык к выговорам. Иногда это было мягкое «Люциус, не делай так больше», иногда пожестче: «Люциус, чтобы я такого больше не слышал». Ответом  на это всегда был виноватый взгляд и кроткое «да, пап» или, чтобы уж наверняка, «прости, пап». Но сейчас Люциус, искушенный в подобных вещах, понимал: это не поможет. А кроме того, его зацепило слово «украл». Украл… Что это еще за новости? Не украл, а взял. Взял без спроса. Это не одно и то же, если кто-то вдруг не знает. И вообще, отлично устроился: его вещи – это, значит, его вещи, а вещи Люциуса – общие, их можно брать, когда заблагорассудится. Он, между прочим, тоже Малфой, и это его дом.

Одним словом, Люциус решил обидеться. В этом не было ничего нового, он довольно часто обижался на отца, но обычно даже не демонстрировал этого, потому как ну а что это ему даст? К тому же он не был злопамятным и не умел долго лелеять свои обиды, так что через пару часов, когда его звали к ужину, он уже успевал забыть, из-за чего вообще дулся. Сейчас же, судя по всему, до ужина им не управиться. Отец разошелся не на шутку (может, как раз потому, что не успел поесть? Люца вот лимонное пирожное всегда делало добрее), а это значило, что отделаться простым нравоучением ему сегодня не удастся. Наказание… Опять наказание. Как же он не любил это слово. С другой стороны, оно означало, что терять уже нечего и можно расслабиться. Озвучив угрозу, отец никогда уже не отступал, стало быть, виноватый вид, показавший свою полную профнепригодность, больше был не нужен.

Раскаяние с лица юного Малфоя слетело неестественно быстро, как будто кто-то нажал кнопку выключателя. Взгляд стал оборонительно-колючим, а слезы из глаз испарились, словно их и не было. Браслет, снова нагревшийся на руке от отцовского заклинания, тихо пульсировал, как будто дышал, и если бы Люциус на секунду остановился и задумался, он бы понял, что эта пульсация совпадает с его собственным дыханием. Но ему было не до того. Он обиделся.

- Да все с твоим драгоценным артефактом в порядке! Я ничего с ним не сделал, - Люциус спрыгнул со стола и, чтобы наглядно продемонстрировать свою правоту, вытянул руку, показывая отцу браслет. Дракончик и правда выглядел вполне жизнерадостно, на блестящих бочках ни царапины, камни вдоль хвоста переливались, как и раньше. Разве что слегка пованивал прогорклым маслом… - Помыть его немного, и всё. И вообще я не собирался его брать, ясно? Он сам ко мне прицепился! Вечно я у тебя во всем виноват! Это непедагогично.

Последнее слово Люциус подслушал в разговоре мамы и миссис Эдвардс. Он довольно смутно представлял, что оно означает, но оно ему нравилось – он любил длинные красивые слова. А это, к тому же, явно несло в себе осуждающий оттенок, так что идеально подходило к ситуации.

- Я почти снял его! – продолжал горячиться Люциус. Он чувствовал, что уже подобрался к черте, за которой допустимая наглость превращалась в недопустимую, но вопреки всем своим инстинктам не останавливался, словно что-то подталкивало его. – И если бы ты не помешал мне, я бы!..

Вот тут он все же осекся, но не потому что вспомнил, с кем разговаривает, а потому что дракончик снова подал признаки жизни. Он вдруг выпустил когти из всех своих четырех лапок, как будто сообразил, что его действительно чуть не сняли недавно, и решил угнездиться поплотнее. По руке Люциуса потекли тоненькие струйки крови, что ему совершенно не понравилось – он уважал свою чистую кровь, но предпочитал ее не видеть.

- Паааааа… - паниковать было как-то не к лицу, особенно после такой пламенной речи, которой он только что разразился. И, в принципе, не так уж было и больно, он готов был со всей отмеренной ему мужественностью принять новое коварство от своего украшения… Если бы к этому новому коварству не примешалось старое. – Пап-пап-пап, он жжется, ОН ЖЖЕТСЯ!! – не паниковать все же не получилось, потому что браслет и правда «жегся», причем очень больно. За какие-то доли секунды он нагрелся так сильно, что Люциусу уже не понадобился бы никакой актерский талант, чтобы заплакать. Но плакать было некогда, и Люциус сделал первое, на что подтолкнул его инстинкт самосохранения: сгреб со стола тяжелый кувшин с водой и опрокинул на свою руку. Дракон, которого полили сначала испорченным маслом, а потом холодной водой, зашипел, над ним поднялось облачко густого пара, а глаза-рубинчики, как показалось Люциусу, недовольно блеснули. Но все же этот метод, хоть и был грубым, оказался действенным: металл остыл так же быстро, как нагрелся. Люциус, тяжело дыша, попытался стереть дрожащими пальцами кровь, которая запеклась рядом с маленькими лапками дракона, и посмотрел на отца. Вот теперь он, пожалуй, готов был искренне признать, что слегка облажался.

[icon]https://a.radikal.ru/a20/1807/d1/2d037e1165d2.jpg[/icon]

Они спускаются из кабинета вниз, на первый этаж, в одну из главных сокровищниц Малфой-мэнора. Люциус молчит, но уже не натянут, словно струна, как было пару минут назад: тяжелая рука отца на плече не то чтобы совсем успокаивает, просто разматывает туго спутанный клубок нервов и дает думать размеренно. Что он имеет? Непонятный и явно опасный артефакт, который не желает сниматься, сосредоточенного на своих мыслях отца и, скорее всего, домашний арест до конца лета. Последнее, как ни странно, волнует меньше всего: Люцуис, всегда ценивший свободу передвижений, вообще проходится по этому факту вскользь и тут же возвращается к первым пунктам программы. На самом деле, ничто не может настроить его на серьезный лад так же эффективно, как спокойный, дружелюбный тон Абраксаса Малфоя, когда тот, казалось бы, должен кипеть от злости.  Эй, я залез в твой кабинет! Я вообще не имел права заходить туда в твое отсутствие, но я сделал это, и я открыл сейф, о котором не должен был знать. И взял оттуда вещь, не предназначенную для меня.

Люциус был готов к наказанию — к сердитым взглядам, к длинным нравоучениям, к "я разочарован, сын". Ну хотя бы к "если у тебя так много свободного времени, я куплю тебе еще один учебник по латыни". Но он не был готов к этому негромкому, проникновенно-настойчивому голосу, к мягким успокаивающим прикосновениям и взгляду — сдержанно-взволнованному, так не гармонирующему с общей спокойной позой. Люциус не видел эту неуверенность — если Абраксас хотел ее скрыть, ему это удавалось. Но он ее чувствовал, как может чувствовать только кто-то очень родной и близкий, тот, кто ждет тебя каждый вечер, начиная со своего рождения. Ну, кроме сегодняшнего.

Люциус поднимает глаза, ловит взгляд отца — внимательный, но в то же время какой-то стеклянно-отсутствующий, как если бы тот стоял по другую сторону прозрачного зеркала — и тут же смотрит в пол. Когда отец спросил, пойдет ли он с ним в библиотеку, Люциус кивнул с готовностью, потому что — ну а кто бы не кивнул? Когда Абраксас говорил так — спокойно, уверенно, глядя в глаза — не хотелось сомневаться. Хотелось быть послушным и делать так, как надо, ну или так, как говорит отец — это ведь одно и то же, да? Но сейчас, пока они молча идут по коридору, у него есть время подумать. И он думает — о его словах, снова и снова. И чувствует, как неровно бьется пульс, резонируя с его шагами, — в предплечье правой руки. Кто-то хотел причинить отцу вред. Эта мысль не укладывается в голове, как если бы несмышленый ребенок пытался засунуть кубик в треугольную формочку. Как? Зачем? Он ведь не какой-нибудь министр магии или звезда квиддича, он даже в "Пророке" почти не появляется. Он просто... его отец. Да, богатый, да, влиятельный — Люциус знает это, как какую-то аксиому, и не задумывается о причинно-следственных связях. Не задумывался. А теперь, выходит, не так-то все гладко, и отец говорит это как о само собой разумеющемся: "прислали мне, чтобы навредить". И Люциус бы улыбнулся этому, как интересной истории из книжки, если бы не вот он, браслет — впивающийся когтями в кожу, обжигающий, опасный. Люциус знает, что опасный — слышит это не в словах отца, а в его обманчиво-спокойном тоне. И видит это в его не-улыбающихся глазах.

Они идут вдоль высоких стеллажей, и мягкое ковровое покрытие скрадывает их шаги. Запретная секция в самой глубине библиотеки — на то и запретная, что войти туда нельзя. Ее охраняет возрастной порог, и Люциус в свои десять не может войти туда без сопровождения: наталкивается на глухую невидимую стену. За всю свою жизнь он бывал там четыре раза: один — с матерью, три — с отцом. Оба считали, что ребенку там нечего делать, но все же поддавались, потому что "пойдем, ну пожалуйста, пойдем, что там, покажи, покажи!". Не так интересно, если задуматься, но для Люца это место всегда было тайной, чем-то непостижимым, неразгаданным, запретным уголком его любимого дома. И в любой другой ситуации он прыгал бы от счастья, если бы отец позвал его с собой в запретную секцию. Не просто позвал — предложил выбрать любую книгу! Но сейчас он, подстраиваясь под его шаги — не такие широкие, если подумать, кто еще под чьи подстраивается — входит в особую, тайную секцию почти равнодушно, думая о чем-то своем.

А думает он о других словах отца, о тех, с которыми согласился так же поспешно: "я смогу забрать дракона себе", — сказал он. Забрать себе... Нет, он не сомневается — отец знает, что делает, просто... его смущает формулировка. Не смущает даже. Пугает. Пугает до дрожи в кончиках пальцев, если честно. Он ведь не дурак, да. Ему десять, но он может сложить два и два, может соединить "хотят навредить" и "заберу себе". И еще это "зачарован на меня" в общую копилку. Если подсчитать, картина складывается так себе. Неприятная картина. Гадкая.

Люциус окидывает странно-равнодушным взглядом стеллажи с запретными и оттого очень желанными книгами, смотрит на отца секунду, две, даже протягивает ему руку как-то инстинктивно, но, встречаясь с ним взглядом, вдруг отдергивает ее и на всякий случай даже прячет за спиной.

— Нет! Не хочу, — он меняет показания как-то резко и сбивчиво и понятия не имеет, чем аргументировать. То есть имеет, но озвучивать не собирается, знает отчего-то, что отец эти аргументы не то что не поймет — не примет. — То есть... Давай подождем немного?.. Может, он сам отцепится. Он мне не мешает, правда. Уже не больно.

Люциус не врет — не больно. Дракон затих, замер: неподвижный, холодный. Когти по-прежнему под кожей, но это как-то не ощущается, словно они прижились там, перестали быть инородными. И Люциус не знает, почему не боится браслета — услышал отца, понял его слова, и все же не верит, что с ним может случиться что-то. Как, если отец — надежный, сильный, спокойно-уверенный — вот он, рядом с ним? А если он заберет себе артефакт, который хочет его убить? Что ему делать?